История общины Святого Павла. Часть 1.

Следы немецкой культуры в черномор­ском регионе уходят в начало XIX столетия. В результате заключения мира с Турцией в 1774-1775 годах и по усло­виям Ясского договора 1792 года к Российской империи на юге отошли обширные, но почти не заселенные земли. После 1800 года царь Александр I приложил немало усилий для того, чтобы провести колонизацию «Новороссии» — как тогда называли побережье Черного моря, заселив эти земли ремесленниками и крестья­нами, прежде всего из Германии. Речь при этом шла о целевой и планомерно осуществляемой политике привлечения поселенцев и их рассе­ления.

Трудные пути странствии в черноморском регионе

Такая эмиграция немцев в первой половине XIX века стала составной частью масштабного передвижения населения, которое было обуслов­лено многими причинами и привело немцев как на просторы России, так и в Северную Америку н Бразилию. Эти причины заключались не только в экономических проблемах, но и действиях властей, воспринимавшихся как несправедли­вые, а также в господствующем рационализме Евангелической Церкви. Все это привело к тому, что множество людей, в первую очередь из Юж­ной и Юго-Восточной Германии, решили искать счастья на чужбине. А вербовщики русского царя заманивали их привилегиями — неограниченным предложением земель и освобождением от нало­гов, освобождением от воинской службы «на­всегда», обещанием преподавания в школах на немецком языке и обеспечения полной свободы вероисповедания. В особой степени это побудило эмигрировать многих пиетистов из Вюртемберга.

Эмигранты выбирали для себя различные пути. Некоторые семейные объединения из Гессена добирались по Балтийскому морю и через Санкт-Петербург — на юг к Азовскому морю. Другие группы из Гессена и Южной Германии на конных упряжках через Польшу двигались на Волынь и дальше в черноморский регион. Многие выходцы из Вюртемберга садились на борт суден в Ульме. После 1803 года они десятью партиями в так называемых «ульмских коробках» (иначе говоря — на речных парохо­дах) отправлялись в путь вниз по Дунаю. По­добное путешествие в среднем продолжалось 85 дней и приводило к месту впадения реки в Черное море; оттуда до Одессы нужно было добираться уже сухопутными дорогами. После того, как в 1812 году Бессарабия, расположен­ная к западу от Одессы, вошла в состав России, началась новая волна эмиграции немецких крестьян из Пруссии и Польши. Всего же в районе Одессы насчитывали 500 поселений, в Бессарабии — 150, в районе Николаева — около 40, а в Крыму — около 30.

Переселение было связано с неимоверными трудностями. Чтобы сухопутным путем до­браться через Польшу, требовалось два лета. На Дунае и во время переходов через пустынные степи Новороссии гибло много женщин и де­тей. В карантинном пункте в Измаиле около устья Дуная умирала шестая часть всех эми­грантов, причем незадолго до достижения цели. На землях, которые были отведены колонис­там, нужно было сначала построить землянки для людей и животных. Большие неприятности переселенцам доставляли неурожай и эпизоо­тии, так же как и недостаток продуктов пита­ния и качественной воды. Понадобились годы, прежде чем колонисты смогли построить дома и хлева, сараи, разбить сады, наладить сельско­хозяйственное производство и заняться вино­делием.

Названия, которые переселенцы давали сво­им новым деревням, свидетельствуют о проис­хождении новых жителей России. Выходцы из Вюртемберга, которые составляли основную часть колонистов в первые годы и обосновались прежде всего в районе Одессы, прибывали из Штутгарта — таким было название одного из и поселений, а также из Каннштатта, Ройтлингена, Тюбингена, Швибердипгена, Штюмпфельбаха, Дурлаха, Вильдберга, Корба и других неисчислимых мест, как в этом можно убедиться, познакомившись с хрониками одесской общины. Много семенных объединений прибыло также из Гессена.

Важным источником сведений о происхож­дении переселенцев являются в первую очередь сохранившиеся перечни их фамилий, — они приезжали из окрестностей Касселя, из Нижнего Эльзаса и очень часто из Вюртемберга и Пфальца: семейство Церрс из Невайлера в Эль­засе, семейство Дёррс из Оффенбаха, семьи Бойтельшлахеров, Баумгертнеров, Герингов Лёффлеров, Шехтерле, Шауффдеров и Пфанцлеров из Швабии.

Пунктом назначения и «входными воротами» в Новороссию для большинства переселенцев была Одесса, где, начиная с 1803 года, герцог Эммануэль дю Плесси де Ришелье был комен­дантом, а с 1805 года — генерал-губернатором Новороссии. Размещение новых жителей он объявил делом своей чести и заботился о том что6ы оно происходило в соответствии с планом. Таким образом, в последующие годы в одесском регионе после колонии Гросслибенталь рядом с самим городом возникли районы Глюксталь и Хоффнуигсталь, округ Кучурган и округ Березань. Каждый район или округ включал в себя большое число деревень, в которых колонисты располагались обособленно в зависимости от ве­роисповедания. Позднее на основе «материнских» колоний стали создаваться «дочерние» ко­лонии. В большинстве селений придерживались евангелического вероисповедания, в целом ряде деревень — римско-католического. Позднее здесь в отдельных местах поселились меннониты. И в большинстве селении здание школы, а вскоре и церковь представляли собой центр жизни посе­ленцев.

Колыбелью церковной жизни в одесском ре­гионе стал основанный в 1804 году в непосред­ственной близости от Одессы Гросслибенталь (сегодня — Великодолинское), вокруг которого расположились евангелические деревни Люстдорф (сегодня Черноморка, район города Одесса), Александерхильф (сегодня — Доброалександровка), Нойбург (сегодня – Новоградовка, Петерсталь (сегодня — Петродолинское), Фройденталь (сегодня – Николаевское) и Францфельд (сегодня — Надлиматлое). Здесь, в Гросслибентале — а не в Одессе — в 1806 году были построены первая церковь и дом священника. В том же Гросслибентале пребывал и первый лютеранский священнослужитель, которого в 1803-1804 годах по просьбе Ришелье царь Александр І направил в Новороссию.

Трудные первые шаги церковной жизни в Одессе

Одесса — это молодой город. Он был основан в 1794 году в соответствии с указом царицы Екате­рины Великой, его проект был разработан гол­ландцем Францем де Воланом, построен он был испанцем Хосе де Рибасом, а к первому расцвету его привел французский герцог Ришелье.

И с самого начала Одесса стала многонацио­нальным городом. Не только голландцы и фран­цузы, но и греки, болгары, итальянцы последо­вали призыву царя переселиться на юг России. Особой притягательной силой торговый город у моря обладал для евреев, на который — в отличие от других мест в царской империи — не распро­странялся запрет на поселение. В середине XIX столетия доля евреев в населении Одессы состав­ляла более 30 процентов. В толковом словаре Майера издания 1848 года говорилось: «Смешение языков велико во всей России, но в Одессе, для заселения которой на помощь призывали Европу и Азию, оно (смешение языков) достигло настолько высокой вершины, что его впору на­звать вавилонским». Таким образом, представи­тели многих наций, работая строителями, куп­цами, архитекторами и ремесленниками, внесли свой вклад в стремительный взлет Одессы и в ее превращение в «жемчужину Черного моря».

Когда первые партии выходцев из Южной Германии в 1803 году прибыли в Одессу, многие переселенцы остались в городе. Благодаря это­му уже в начале 1804 года в Одессе работал 51 немецкий ремесленник, было представлено 17 ремесел. В течение короткого времени развитие получили практически все ремесленные отрас­ли — в городе работали немецкие кузнецы и столяры, садовники, пекари, печатники и обой­щики. Они в значительной мере способствовали развитию города. Например, когда во дворце Ришелье обнаружился недостаток столов и стульев, столяры из немецкого предместья сумели быстро оказать необходимую помощь.

В 1805 году в Одессе насчитывалось уже три тысячи немцев. Эти переселенцы были распределены по различным районам города. В южной части города поблизости от моря обосновались фермеры и садовники; свое поселение они назвали Люстдорфом. В отличие от них ремесленники отдали предпочтение верхней части городу где основали так называемую «колонию ремеслен­ников», которая располагалась за теперешней церковью св. Павла. До 40-х годов XIX века эта «колония ремесленников» просуществовала в качестве самостоятельного социального образова­ния, будучи наделенной определенными правами самоуправления. Район вокруг ул. Новосельского с лютеранской церковью и ул. Херсонской с постро­енной позднее реформатской церковью считался немецким кварталом. На некоторых маленьких улицах даже сегодня можно обнаружить скром­ные жилые дома с въездными воротами, где когда-то на первом этаже находилась мастерская ремес­ленника, а выше располагались жилые помеще­ния. Работы из кованого железа напоминают ис­кусство ремесленников эпохи «грюндерства», роскошные трехэтажные строения, многие из которых сегодня пришли в упадок, заставляют задуматься над благосостоянием немцев в конце XIX века.

Сельские хозяева из Люстдорфа и ремеслен­ники из «верхней колонии» составили основу первой евангелической церковной общины в городе. Предполагается, что этот приход быт создан 3 декабря 1803 года, когда царь Александр І назначил Кристиана Генриха Пферсдорффа первым лютеранским священником в Новорос­сии. Разумеется, что Пферсдорфф прибыл в Одессу несколько позднее, а именно 10 марта следующего года. Он происходил из Тюрингии, изучал теологию в Лейпциге и Галле, а в 1803 году был посвящен в сан в Санкт-Петербурге.

Как считается, первая евангелическая церков­ная служба в Одессе состоялась в квартире семьи Оттерштеттер на ул. Садовой в центре города. Тем фактом, что Пферсдорфф в 1806 году переехал в только что построенный дом священника и Гросслибентале, одесситы, конечно, были недовольны. Будучи единственным духовным пастырем всех колоний в районе Одессы, он лишь изредка приезжал в город, чтобы совершить богослужение. Причастием или конфирмацию. В хронике отмечается, что члены одесской общины часто просили католического священника совершить крестины новорожденных по евангелическому обряду и похоронить умерших по церковному обряду.

Конфессиональные противоречия в эти на­чальные времена на практике играли такую же незначительную роль, что и различия внутри протестантской общины. Городской приход рассматривал себя как евангелическую общину, в которой лютеране и верующие реформатской Церкви, немцы, голландцы и французы мирно уживались; там даже крестили детей родителей, исповедующих англиканскую веру. Это положение сохранялось не всегда. Однако на протяжении многих лет пастор совершал обряд При­частия для каждого так, как тот привык это делать еще дома, — лютеранам, стоявшим на коле­нях, он подавал просфору, а верующим рефор­матской Церкви, которые не становились на колени, — хлеб. Рационалистическую литургию из далекого Санкт-Петербурга в новых приходах Южной России вообще не стали вводить. Цер­ковную службу проводили скромно, согласно принятым в Вюртемберге обычаям, а песно­пения исполнялись по привезенным с родины сборникам песнопений.

Наконец, 19 мая 1811 года правительство назначило нового священника для «Одесской колониальной общины». В том же году была официально основана община, которая с 1827 года стала носить имя апостола Павла. Карл Аугуст Бёттигер (1779-1848) был уроженцем мес­течка Обервизенталь в Саксонии, он изучал тео­логию и юриспруденцию в Лейпциге и работал в Одессе (с некоторыми перерывами) до 1828 года. После введения должности постоянного священ­ника церковная жизнь в городе действительно пережила свой первый расцвет. Однако уже всего лишь через три года Бёттигер покинул Одессу и переехал в Москву. Там он завоевал признание в качестве домашнего учителя в дворянских семь­ях и, будучи «светским человеком», вращался в высших кругах общества. Как он говорил, об­щина была не в состоянии оплачивать его услуги. Так что городские евангелисты опять осиротели, им пришлось снова обращаться к помощи като­лического священника и верного Пферсдорффа, который начал наезжать в город из Гросслибенталя для совершения Причастия. Ситуацию с церковной жизнью в Одессе и на всем Юте хроника 1815 года охарактеризовала как «весьма печальную».

Когда в 1818 году царь Александр І посетил Новороссию и особенно любимую им Одессу, ему быстро стало понятно, что живущие в го­роде немцы остро нуждаются в собственной церкви и прежде всего — в деятельном духовном пастыре. Выбор правительства снова пал на Бёттигера, а он — если верить историческим записям, — потребовал солидной компенсации за расставание с шикарной Москвой и за воз­вращение в Одессу, где нужно было весьма ин­тенсивно работать. Чтобы на длительный пери­од стабилизировать церковную жизнь на юге империи, правительство назначило Бёттигера вскоре после его возвращения в октябре 1818 года первым суперинтендентом (епископом) Новороссии.

Складывается впечатление, что Бёттитер те­перь был полон решимости энергично взяться за дело. В частности, он установил контакты с миссионерским училищем в Базеле, чтобы успешно заключать соглашения по поводу обучения и использования священников в коло­ниальных приходах. В лице бывшего директора театра, а впоследствии московского купца Иоганна Амброзиуса Розенштрауха он приоб­рел верующего и участливого соратника. Об­щина настолько высоко ценила его как пропо­ведника и духовного пастыря, что Беттигеру вновь — по неизвестным нам мотивам — удалось скрыться в Санкт-Петербурге на целый год.

С самого начала для переселенцев приори­тетное значение имело сооружение школ. После многочисленных напрасных попыток и ударов судьбы благодаря энергичным усилиям Бёттигера в 1825 году в Одессе удалось наконец основать церковную школу. В лице Карла Фридриха Вильгельма Флетнитцера был найден энергичный пре­подаватель. В 1826 году Бёттингер открыл первый учебный курс для «пономарей», где молодые люди деревень проходили обучение для работы предикатами, учителями религии, канторами и органистами. Чтобы найти разрешение много­численных экономических и социальных проблем в деревнях, энергичный суперинтендент даже выдвинул идею создания сельских сельскохозяйственных школ, однако эту идею правительство, разумеется, не поддержало. Наконец, он принял­ся за работу над новым, единым сборником псал­мов. В его состав входило 1092 песни. Однако во многих случаях тексты получались настолько искаженными, что члены общин предпочитали брать в руки свои старые сборники псалмов.

На протяжении двух десятилетий община была вынуждена для проведения богослужения собираться в частных помещениях, а позднее — в молитвенном зале. Однако в конце концов план создания собственной церкви получил импульс для развития. Городские власти предо­ставили общине место в «верхней колонии», после чего церковный совет дал заказ архитектору Францу Карловичу Боффо разработать проект для сооружения первой лютеранской церкви в городе. Закладка первого камня состоялась в 1824 году, а 9 октября 1827 года церковь св. Павла была освящена. Внушительное здание, построенное в классическом стиле, находилось там же, где сегодня возвышается церковь св. Павла.

Вместе с тем, уже через несколько месяцев после освящения церкви в общине произошли «достойные чрезвычайного сожаления собы­тия», как об этом сказано в исторических запи­сях. Некоторые члены общины из цеха ремес­ленников в своем письме правительству обви­нили Бёттигера «в аморальном образе жизни». Конечно, слухи подобного рода, клеветничес­кие измышления и обвинения в «образе жиз­ни» не представляют собой ничего необыкновенного, когда члены общины стремятся избавиться от своего пастора. Но разве добро­порядочных ремесленников действительно так уж возмущал светский образ жизни их духовного пастыря? Неужели он был недостаточно благочестивым для выходцев из Вюртемберга? Или речь шла о деньгах? Или же о его частом отсутствии? В итоге внутри общины произо­шли внутренние размолвки, начался сбор под­писей, стали проводиться бурные собрания общины. При этом церковный совет муже­ственно поддерживал своего пастора. Однако в далеком Санкт-Петербурге царь велел провести формальное расследование на месте.

Может показаться удивительным, но уже че­рез два месяца расследование было завершено; в его результате было установлено, что Бёттигер «не смог в достаточной мере опровергнуть вы­двинутые против него обвинения» и потому не может далее оставаться на своей должности. После того как апелляция была отклонена, Бёттигер незамедлительно покинул город: «Было ли это признанием его вины? Или существовал дру­гой мотив, подвигнувший его на подобный уди­вительный шаг? Кто может с уверенностью су­дить об этом? Ведь в человеческой груди часто загадочным и необъяснимым образом уживаются различные, добрые либо злые мысли и свойства», — так несколько беспомощно отмечают исторические записи 1890 года. По их мнению, Бёттигер был многостороннее образованным, энергичным человеком, «в характере кото­рого объединялись противоречия и который — по меньшей мере, позднее — раскрыл свои загадочные стороны».

Кстати говоря, это дело получило продол­жение и последствия. В сентябре 1828 года правительство отстранило Бегтигера от долж­ности, а суд его осудил. После этого избавилась от него и его Церковь. Консистория Санкт- Петербурга в июне 1831 года подвергла критике ого «предосудительный и аморальный образ жизни» и его «бегство из Одессы» и объявила, то он «утратил право на богослужебный сан». В результате этого первый суперинтендент Новороссии навсегда утратил все права священнослужителя Лютеранской Церкви.

Верный пастырь в школе и в природе

Новый пастор, который приступил к исполнению своих обязанностей в декабре 1830 года, не был неизвестен общине, ведь за несколько лет до этого он временно работал учителем в школе. Пастор Карл Фридрих Вильгельм Флетнитцер (1800-1872) происходил из местечка Лаузигк в Саксонии. Сначала он работал портным, а с 1821 года до 1824 года учился в миссионерской школе в Базеле. 14 августа 1824 года он примял сан пастора в Штутгарте. После работы в церковной школе в Одессе он, начиная с 1828 года, занимался делами прихода Нойзатц в Крыму. С 1830 года до 1868 года — то есть почти четыре десятилетия — Флетнитцер работал в церкви се. Павла в Одессе.

Исторические хроники не замалчивают трудности, имевшие место в начале его работы. То, с чем пришлось столкнуться Флетнитцеру, было «малоутешительным». Община была «расколотой, она даже целиком развалилась», и никто не знал, кто вообще входит в состав об­щины. Сам Флетнитцер позднее говорил: «Когда я вступил в должность, община, если иметь в виду ее церковные и школьные дела, во многих отношениях находилась в состоянии, которое требовало чрезвычайной помощи. Сама церковь не достроена, не завершена, отсутствует здание школы, нет дома пастора, отсутствуют жилые помещения для работников церкви и школы, отсутствует церковный фонд, а в связи с чумой и холерой нет возможностей для заработка, в церковной кассе нет денег». Первым делом пастор и церковный совет разработали своеобразный ус­тав общины. В нем устанавливались обязанности церковного совета и обязанности членов общины относительно содержания церкви, прихода и школы. Только тот, кто подписал устав, считался полноправным членом общины, прочие в буду­щем рассматривались как гости. Тем не менее, 204 глав семейств, будучи членами общины, сразу же взяли на себя обязательство нести сов­местную ответственность за церковь и школу.

Хотя церковь св. Павла была освящена всего лишь за три года до описанных событий, она уже на момент прибытия Флетнитцера во многих местах оказалась «весьма обветшалой». Площадь перед церковью на Лютеранском дворе» являла собою «безрадостное и некрасивое» зрелище, и Флетнитцер постарался в первую очередь уста­новить ограждение. Цветы и декоративные кус­ты для посадки он приобретал на свои средства. Кроме того, он сразу же распорядился переме­рить евангелическую часть на городском клад­бище и засадить ее деревьями. Ему также удалось избавиться от коров, которые принадлежали жившему по соседству православному священ­нику и паслись на ухоженном участке. После этого лютеранский погост стали считать самым красивым кладбищем во всем городе.

В тридцатые годы в составе общины обозна­чился определенный сдвиг. Если использовать со­циологический подход, можно сказать, что одес­ская община первоначально тоже была общиной колониальной, в которой преобладали ремеслен­ники и крестьяне. Это положение начало посте­пенно меняться, когда в портовый город на Черном море стало переселяться все больше куп­цов, офицеров и чиновников. Превращение ко­лониальной общины в городскую общину мож­но проследить в конце тридцатых годов, прежде всего, на фоне профессиональных занятий чле­нов церковного совета. С другой стороны, исто­рические источники отмечают и напряженность отношений, сложившихся в эти годы между членами старой колониальной общины и переехавшими в город «неколонистами и иностранными гостями». Только в 1843 году на собрании общины было официально установлено, что приход св. Павла представляет собой городской приход.

Еще до своего вступления в должность Флетнитцер обсуждал с вышестоящим органом в Санкт-Петербурге планы развития школьного образования в Одессе. Теперь же он энергично принялся за их осуществление. При этом школь­ные проблемы занимали его на протяжении все­го времени службы — привлечение подходящих учителей, обеспечение помещениями, разработка учебных программ, переговоры с городскими органами школьного образования и Консисто­рией в Санкт-Петербурге, равно как и постоянно возникавший вопрос финансирования. Флетнитцер был уверен в том, что «евангелическо-люте­ранская община невообразима без школы, по­этому церковь и школа должны составлять еди­ное целое, поскольку благодаря школе суще­ствует община, а из школы рождается будущая община».

Уже в 1831 году он открыл семинарию для учителей, чтобы «улучшить печальное состояние школьного образования» в деревнях колонистов. С некоторыми перерывами эта семинария про­существовала до 1910 года. В них получали под­готовку так называемые учителя-кистеры, которые должны были не только обучать детей в деревнях, но и проводить богослужения и похо­роны.

Следующим шагом в деятельности пастора Флетнитцера стала работа над расширением церковной школы, руководство которой было на него возложено при вступлении в долж­ность. Когда он начинал свою деятельность, в школе насчитывалось четыре класса для маль­чиков и четыре для девочек. Уже в 1827 году в этой начальной школе обучались 211 детей. Поскольку число школьников постоянно воз­растало, в последующие годы приходилось вновь и вновь арендовать помещения большего размера в городе. В 1846 году Флетиитцер основал в общине среднюю школу с шестью классами. Вместе с тем, планам сооружения собственного школьного здания положила ко­нец начавшаяся в 1854 году Крымская война, которая привела к почти полному прекраще­нию работы школ.

Только в 1858 году Флетнитцеру удалось соорудить собственное школьное здание на участке позади церкви — это была пристройка к богадельне. В нем разместилась средняя школа. В 1858 году она была преобразована в «немецкое реальное училище св. Павла». Наконец, в 1862 году позади церкви было построено двухэтажное зда­ние школы для девочек. Теперь в распоряжении учени­ков находилось 16 классных по­мещений и еще восемь других ком­нат. В 1863 году число учащихся составляло 718 человек, «с тенденцией к возрастанию», как отмечает хроника. Все школы посеща­лись и детьми других вероисповеданий и национальностей. Таким образом, школьное образование получило определенный толчок в своем развитии, за что «Одесская газета» поблагодарила общину, отметив вклад в разви­тие образования в данной местности.

Вместе с тем, на протяжении всех этих лет школы оставались «бременем забот» для церков­ного совета. Так как лишь небольшое число учеников должны были вносить за обучение не­значительную плату, Флетнитцер и церковный совет были вынуждены дотировать работу школ, предоставляя большие суммы из церковной кас­сы. Пастору даже приходилось выделять собственные средства на нужды образования; когда он вышел на пенсию, церковному совету при­шлось решать, как погасить большие долги, образовавшиеся по отношению к пастору. В своем протоколе церковный совет отметил: «Пастор Флетнитцер был тем, кто преимущественно и почти в одиночку боролся против всех препят­ствий на благо школы».

Во время своего первого пребывания в Одессе пастор Флетнитцер женился на дочери мастера-токаря Шауффлера, бывшего выходцем из Штутгарта. Будучи бургомистром коло­нии ремесленников, Шауффлер входил в число уважаемых лиц в общине. Со времени своего приезда в город семья Флетнитцеров всегда проживала в съемной квартире. Сооружение пасторского дома, запланированное при строительстве церкви, пало жертвой недостатка денег. Только о 1841 году церковный совет за­казал архитектору Боффо разработку проекта пас­торского дома с залом для конфирмандов на территории позади церк­ви. Однако споры в цер­ковном совете по поводу проекта привели к тому, что строительство здания было завершено только в 1846 году.

С Флетнитцером связаны и первые шаги благотворительной работы в Одессе. Он считал, что церковная «работа любви» «проводится не толь­ко в интересах членов собственной общины», она представляет собой «одно из наиважнейших и благороднейших проявлений жизни каждой евангелической общины, особенно в наше вре­мя». По его инициативе церковный совет уже в 1831 году принял решение о том, что следует арендовать квартиру для старых, обедневших и нуждающихся членов общины. Был нанят по­печитель для ухода за бедняками, а в 1846 году позади церкви была сооружена богадельня, которая в 1857 году была достроена вторым этажом.

Этот первый собственный дом общины был творением одной единственной деятельной жен­щины — баронессы Катарины фон Фитингхофф, директрисы авторитетного Института благород­ных девиц. Она безустанно собирала деньги, устраивала лотереи в пользу проекта. Ей удалось даже привлечь 144 ремесленника из самых раз­ных гильдий к безвозмездной работе на строи­тельстве. Церковный совет и пастор постоянно восхваляли «благословенное усердие неутоми­мой благотворительницы».

Большинство колонистов в районе Черного моря придерживались евангелического вероис­поведания. Со своей родины — Юго-Западной Германии — они привезли милосердное, проник­нутое благоговением восприятие лютеранства. В принципе все общины, в том числе и приход св. Павла, были объединены в духе осуществленной в 1817 году в Пруссии унии между лютеранами и кальвинистами. Положение изменилось лишь в 1831 году после появления первых пасторов, на­строенных в строго лютеранском духе, которые прошли обучение в Дерпте (Тарту). В некоторых колониях, как, например, в Рорбахе, случились весьма серьезные конфликты между лютеранами и реформатами. Так же и в Одессе в 1843 году из общины ев. Павла выделилась самостоятельная община реформатов. Однако эти события имели мало общего с теологическими вопросами.

Причиной споров стало весьма обоснованное требование всей общины назначить второго свя­щенника, чтобы облегчить работу Флетнитцера. Ведь, начиная с 1841 года, ему приходилось вы­полнять обязанности пробста в Первом Южнорусском округе. Однако тогда образовалась группа лиц, которая настаивала на назначении пастора, говорящего на французском языке, и высказала готовность оплачивать его деятель­ность. Лютеранское большинство выявило в та­ких действиях попытку реформатов отделиться и в среднесрочной перспективе приобрести само­стоятельность во главе с собственным пастором. Вероятно, решающую роль в таком развитии событий сыграл тот факт, что говорящая по-французски часть общины перестала чувство­вать себя как дома в приходе, в котором преобла­дали немецкоязычные жители.

Когда «французы» в Ревеле старались заполу­чить франкоязычного реформатского пастора, произошел конфликт с участием лютеранского ядра общины, прежде всего ремесленников. Правда, исторические источники не дают возможности точно определить число реформатов. В своем сообщении Консистории в Санкт- Петербурге Флетнитцер называет 34 члена общи­ны, из которых всего 11 человек не понимали немецкий язык. Сама реформатская группа заявила, что «часть ранее объединенной одесской общины, желающая получить собственного ре­форматского проповедника, состоит примерно из 150 человек».

На Пасху 1842 года разразился кризис. 232 человека общины из Одессы и 50 человек из соседнего Люстдорфа направили обращение к губернатору, попросив его позаботиться о том, чтобы паспорта Флетнитцера не удалось вытеснить из прихода, «поскольку община не только любит и почитает его, но и чрезвычайно обязана ему за религиозное усердие, с которым он способствует благосостоя­нию здешней общины». Другая сторона демон­стративно потребовала от Консистории в Санкт-Петербурге назначить на Пасху собственного пастора, «чтобы образованная часть общины, ко­торая сейчас вообще не посещает церковь, смогла принять Причастие от другого, а не от нынешне­го священника». Очевидно, что основу конфликта составляла не языковая проблематика, а сущест­вование различной среды в лютеранской сердцевине немецкой колонии ремесленников и в «образованной части» франкоязычной городской элиты.

15 мая 1843 года на уровне министерства бы­ло утверждено создание самостоятельной рефор­маткой общины в Одессе. Ее первые 42 члена избрали собственный церковный совет и вскоре после этого назначили собственного пастора. В общине св. Павла вновь воцарилось спокой­ствие. Однако выход реформатов из общины св. Павла имел неприятные последствия. Дело в том, что реформаты обратились к Консистории в Санкт-Петербурге с просьбой предоставить им право, как и раньше использовать построенный совместными усилиями храм для проведения бо­гослужений по французско-реформатскому об­ряду. Консистория обратила внимание на право лютеран беспрепятственно использовать цер­ковь; для гарантирования права совместного пользования церковью св. Павла они требовали от реформатов предоставить письменное при­знание права собственности лютеран. В конеч­ном счете, по этой причине так и не удалось добиться взаимопонимания по поводу совмест­ного пользования церковью. Реформаты не смогли использовать церковь св. Павла даже по случаю введения в сан своего нового пастора в 1844 году. Через 50 лет историки однозначно критически отметили: «В том, что касается пра­вовых вопросов, с церковным советом можно согласиться, но только не с процедурой. Братская любовь наверняка была совсем забыта».

В 1866 году состояние здоровья Фридриха Вильгельма Флетнитцера начало ухудшаться. В 1867 хода были отмечены проявления паралича. Флетнитцер объявил о своей готов­ности передать должность в более молодые ру­ки. В отношениях с Консисторией в далеком Санкт-Петербурге церковный совет отстаивал «право свободного выбора общины» и на соб­рании общины избрал последователем Флетнитцера пастора из Арциза в Бессарабии. Одна­ко Консистория не желала с этим соглашаться. Лишь после того как Флетнитцер был формаль­но освобожден от должности, а Консистория дала согласие на выборы священника, на одном из последующих собраний общины новым пастором прихода св. Павла был избран Герборд Бинеманн из Арциза. Флетнитцер возвра­тился в свою прежнюю общину в Крыму, однако там ему суждено было прожить всего четыре года на пенсии.

Новые импульсы пастора Бинеманна в сфере школьного образования

Герборд Юлиус Бинеманн родился 12 сен­тября 1833 года в Дерпте (Тарту) и происходил из уважаемой балтийской пасторской семьи. Закончив изучение теологии в своем родном городе, он 5 июля 1859 года был возведен в сан пастора в Петергофе. После этого он занял свою первую должность священника в Бес­сарабии — в городе Арцизе. В Одессе он работал с 1868 года вплоть до своей смерти в 1891 году, а для общины эти десятилетия последней трети XIX века стали временем расцвета. Бинеманн, который с 1876 года по 1887 год занимал также должность пробста, без сомнения был наиболее значительной личностью среди всех немецких пасторов черноморской метрополии.

Вступление в должность нового пастора 14 июля 1868 года было отмечено исполнением специально сочиненной праздничной кантаты. Но вместе с тем первый отчет церковного совета, составленный тремя годами позже, взволнованно сообщал о «печальном состоянии» в начальный период его деятельности: «Куда девался мир, где участие в жизни прихода, куда пропало чувство солидарности? Кто посмел бы радоваться, когда церковь, школа и попечительство о бедных оказались в таком убогом состоянии?» Так что новому пастору пришлось начинать все с начала.

В первую очередь Бинеманн и церковный совет взялись за запущенную сферу школьного образования. «Либо школа, хорошо обустроен­ная с внешней и внутренней стороны, либо мы закроем школу!» Так звучал лозунг. Решение было принято в пользу первого положения. В лице Георга Ковальтцига был найден дееспособ­ный директор. Был примят новый регламент работы школы. А в 1871 году удалось построить новое здание школы. В последующие годы об­щина приложила немало усилии для дальней­шего развития своей школы. В начале 1876-1877 учебного года правительство дало разрешение на работу школы св. Павла как признанной государством шестиклассной реальной школы. Церковный совет получил право избирать учи­телей, однако правительство оставило за собой возможность утверждать назначенных учителей. Кроме того, было решено, что община должна самостоятельно изыскивать средства дли содержания этой реальной школы. Развитие сферы школьного образования в общине в известной степени завершилось в 1881 году, когда позади церкви было сооружено еще одно здание, которое можно было использовать как спортивный зал и актовый зал.

Данные о количестве учеников во второй половине XIX века впечатляюще свидетель­ствуют об успешной работе общины в сфере школьного образования. Если в 1827 году в на­чальной и церковной школах обучалось 211 мальчиков и девочек, то в 70-х годах в начальной и реальной школах в год в среднем насчи­тывалось совместно 600 учеников, а в начале 80-х годов даже более 900 учащихся. При этом интерес вызывает их конфессиональная принадлеж­ность. В 1877 году только 33% учащихся реальной школы были лютеранами, 28% придер­живались православного вероисповедания, а 27% — иудейского. В 1881 году всего лишь 19% учащихся входили в состав лютеранской общи­ны, 30% были православными, а 32% испове­довали иудейскую религию. В этих данных вызывает удивление тот факт, что евангелическое школьное образование со всей очевидностью заслужило признание со стороны православного большинства жителей города. А значительная доля еврейских школьников весьма выразитель­но подчеркивает важную роль, которую еврей­ская колония играла в старой Одессе.

Когда Ковальтцига в 1877 году назначили руководить школой Святого Михаила в Москве, у церковного совета были все основания благодарить директора своих школ. Как отмечалось «он сумел приспособить всю систему школьного образования к потребностям современности и с несокрушимой решительностью и уверенно работал ради достижения этой поставленной цели».

Успешное развитие благотворительных (диаконических) учреждений

 Подобную стабилизацию в сфере школь­ного образования во второй половине XIX века смогла превзойти лишь стремительная акти­визация диаконической деятельности во время пребывания в сане пастора Бинеманна. Уже в 1868 году на заседании церковного совета по его предложению было принято решение о том, чтобы возродить закрытую в 1865 году бога­дельню и пригласить из Германии диаконис (лютеранских сестер милосердия). Общитель­ному пастору, имеющему обширные связи, удалось вступить в контакт с обителью диако­нис Вильгельма Лёе в местечке Нойендеттельсау во Франконии и вызвать оттуда сестер милосердия для работы в доме престарелых к в сиротском доме для девочек. В период с 1869 до 1874 года в Одессе работали диаконисы Луиза Дитерих, Анна Вильд и Эмма Вюлленбюхер. Уже через год посте того, как они начади свою работу, Бинеманн смог сообщить церковному со­вету; что «благодаря усердной работе сестер милосердия и некоторых членов общины» дом престарелых и сиротский дом «стали посте­пенно превращаться в творение мира и любви»: «Это творение любви, потому что только лю­бовь строит его. А творением мира мы должны называть его, поскольку в нем в согласии совместно проживают лютеране и реформаты, католики и греко-православные».

В 1871-1872 годах к старому зданию бога­дельни позади церкви пристроили новое соору­жение. Однако совместное пребывание девочек и мальчиков в сиротском доме, а вдобавок к этому совместное проживание сирот и стари­ков в одном здании были связаны со все более обостряющимися проблемами. Было признано, что для мальчиков, «которым вряд ли следует оставаться под мягкой властью сестер-монахинь», надо срочно построить собственный приют для мальчиков. Проектирование затяну­лось, в конечном счете, пришлось взять на себя значительные долги. В 1880 году новый приют для мальчиков позади церкви был, наконец, освящен и открыт.

После возвращения в Германию монахинь из местечка Нойендеттельсау Бинеманн нашел двух новых диаконис для своих благотвори­тельных заведений. Ведь благодаря контактам, которые пастор Густав Беккер установил в Хоффнунгстале с Вильгельмом Лёе, за про­шедшее время и в других местах на причерно­морских землях появились диаконические учреждения. В их число, например, входил Алек­сандровский приют в Хоффнунгстале к северу от Одессы, а также заведения для инвалидов, сирот и больных в Гросслибентале, — благодаря завещанию колониста Конрада Фриша после 1878 года их сооружение постоянно продол­жалось.

В 1865 году в Сарате в Бессарабии была основана даже собственная материнская обитель для диаконис, при которой располагались приют для инвалидов и больница. Отсюда начинали свою работу монахини Элизабет Швадерер и Кристиана Галь, которые позже стали заботиться о сиротах в приюте возле церкви св. Павла и занимались этим несколько лет. Именно Густав Беккер перенес «идею» монахинь-диаконис из местечка Нойендеттельсау во Франконии на почву черноморского региона. В последующие десятилетия немало дочерей крестьян и фермеров из колоний решали пройти обучение для работы в качестве диаконис. Материнская обитель Сарате направляла их для службы во мно­гие больницы, дома для престарелых и сиротские дома под покровительством Евангелической Цер­кви, а также в «полевую диаконию» на юге Украи­ны во время Крымской войны. Их плодотворная деятельность продолжалась вплоть до 1940 года и завершилась, когда последние диаконисы были выселены из Хоффнунгсталя и Сараты.

В 1886-1887 годах происходит своеобразный поворот в социальной и образовательной рабо­те прихода св. Павла. Бурное развитие образовательной работы и благотворительных заведе­ний делало необходимым назначить для руко­водства ими особого человека. Им оказался пастор из Хоффиунгсталя, которого весной 1887 года назначили ректором всех социальных учреждений в Одессе, благодаря чему он осво­бодил благочинного пастора Бинеманна от ра­боты в этой области.

Петер Густав Беккер родился 14 марта 1835 года в Эльберфельде, изучал теологию в Эрлангене, где 7 июня 1863 года был посвящен в сан священника. После этого он работал в общине колонистов Хоффнунгсталь. Беккер был чело­веком с разносторонними интересами. В 1883 году, который отмечался как год Лютера, он представил биографию Мартина Лютера, а на протяжении почти четырех десятилетий редак­тировал «Христианский народный вестник евангелическо-лютеранских общин на юге Рос­сии» — своего рода церковную газету.

После своего вступления в должность в Одессе Беккер сразу осознал, что совместное проживание сирот и престарелых недопустимо. В своем отчете церковный совет констатировал: «Тот, кто хотя бы немного разбирается в задачах воспитания, безусловно, воспримет как большой непорядок тесное совместное проживания людей преклонного возраста и сирот, чего до сих пор мы не могли избежать в наших заведениях». Беккер добился разрешения на строительство нового здания для дома преста­релых, которое и было сооружено в 1887-1888 годах в пасторском саду справа от церкви. Это был прогресс, «без которого стало бы совершенно невозможным какое бы то ни было дальнейшее здоровое внутреннее развитие наших заведений».

Таким образом, с той поры «в тени церкви св. Павла» рядом с сиротским домом для дево­чек и приютом для мальчиков расположился так называемый «приходский дом», в котором могли предоставить убежище шестидесяти старикам и старухам. Вместе с тем, особые про­блемы для общины представляли собой моло­дые девушки, приезжавшие из сел в город и искавшие работу в качестве бонн или гувернан­ток. Они тоже временно могли остановиться в этом новом доме. Кстати говоря, из всех соору­жений, которые в течение XIX века община по­строила вокруг «Лютеранского двора», только этому двухэтажному просторному зданию до­ма престарелых с приютом для девушек удалось пережить все бури времени. После реконструкции в 2000-2002 годах это здание служит и теперь духовным центром лютеранской общины в Одессе и всей Церкви в Украине.

О благотворительных усилиях христианской общины Герборд Бинеманн задумывался и в принципиальном плане. В своем отчете перед об­щиной он в 1881 году заявил: «Церковь, наме­ревавшаяся только проповедовать, не выполняла свою задачу. Там, где звучит истинная проповедь, всегда пробуждаются вера и любовь, там совер­шаются живые христианские действия. Именно в этом и состоит тот путь, на котором Церковь принимает участие в культурной работе среди народов». Таким образом, в социальной работе Церкви Бинеманн усматривает специфический вклад Церкви в культуру общества. Иначе гово­ря: «практическое христианство общины» состо­ит для него в «деятельной, верной помощи Церк­ви при решении социального вопроса».

В этом контексте в 1881 году, выступая перед общиной, Бинеманн впервые заговорил о сво­ем заветном желании — открытии в Одессе не­мецкой евангелической больницы. Разумеется, существует большая городская больница. Но она часто переполнена, и на «опыте тысяче­кратных посещений» больных ему известны нездоровые условия в этом заведении. В первую очередь для немцев, когда они не могут объясниться с врачами и санитарами, и вынуждены чувствовать себя покинутыми среди чужих людей. «Но давайте представим себе, что у нас была бы своя собственная больница! Там бедные больные могли бы слышать свою родную речь, им был бы обеспечен заботливый уход свою последнюю борьбу перед кончиной они могли бы пройти с поддержкой и утешением, — какой выигрыш для нас заключался бы в этом!»

Идея была подхвачена, и уже годом позже церковный совет принял пламенное обращение ко всем лютеранам в России с призывом под­держать создание евангелической больницы в Одессе. В том же году свое пребывание в Герма­нии, связанное с проблемами со здоровьем, пробст превратил в настоящую «поездку сборщика милостыни». На церковных собраниях, в кругу лейпцигских книготорговцев, при посе­щении редакций газет и даже при дворе кайзера в Берлине и у королевы Вюртемберга Бинеманн встретил понимание. После этой поездки он смог передать строительному комитету в Одес­се более пяти тысяч рублей. В своем обращении к сельским общинам предусмотрительный пробст пообещал колониям зарезервировать для их больных собственное отделение в новой больнице, — что, естественно, было оценено по достоинству. В самом городе и в России в целом все ожидания Бинеманна были превзойдены. Сам городской голова Маразли, известный своей благотворительной деятельностью, пожерт­вовал три тысячи рублей на строительство больницы. В конце года на счету больницы находилось уже более тридцати шести тысяч рублей. «Подобный опыт возвышает сердце и укрепляет мужество!»

В ноябре 1888 года настало время для актив­ных действий: был избран административный совет для руководства строительством больни­цы; уважаемого всеми барона Томаса Маса при­гласили стать его президентом. Был приобретен большой участок земли во втором районе города, в живописном месте выше крутого мор­ского берега близ Лидерсовского бульвара. После завершения подготовительных работ и разработки первых проектов небольшая деле­гация во главе с бароном Масом осенью 1889 года отправилась в Берлин, чтобы обсудить там проекты одесской больницы с архитекторами Шмиденом и Шпеером. Иоганн Хайно Шмиден (1835-1913) считался одним из ведущих «больничных архитекторов» не только в Германии, но и в Польше, Чехии, России и Швейцарии. На основании предварительных материалов Шмидена познакомили с ситуацией на месте и с пожеланиями общины; в течение кратчайшего времени был получен эскиз строительного проекта, который не оставлял желать ничего луч­шего. В начале декабря 1889 года администра­тивный совет принял решение заказать Шмидену и Шпееру разработку детальных проектов.

Уже до начала строительных работ админи­стративный совет принял также важные реше­ния относительно подбора и подготовки меди­цинского и вспомогательного персонала. Докто­ра Фрикера, известного врача и члена общины, административный совет назначил главным вра­чом больницы, проектирование которой еще продолжалось. Наконец, в 1892 году Евангелическая больница в Одессе была торжественно открыта. К сожалению, инициатор ее создания и ее деятельный покровитель не смог стать свидетелем этого события, поскольку скончался годом раньше. Очень быстро больница завоевала высочайший авторитет не только в самом городе. Некоторые из ее врачей на рубеже веков принадле­жали к международной медицинской элите. По­сле национализации, проведенной большевика­ми, и до настоящего времени учреждение используется как противотуберкулезная больница.

Сильная и исполненная жизни община в диаспоре

Предположение о том, что Герборд Бинеманн представлял собой школьного и соци­ального менеджера современного типа, не от­вечает действительности. Его усилия по разви­тию образования и благотворительной диаконической деятельности оказались успешными только потому, что они произрастали на почве его работы «по спасению душ», т. е работы священника. Под духовным руководством этого человека община, поначалу бедная, расколотая и робкая, превратилась в исполненную жизни, в конечном счете, уверенную в себе городскую лютеранскую общину. В этом также можно убе­диться на основании хроники 1890 года.

На трудную ситуацию, с которой пастор столкнулся на месте, проливает свет отчет Бинеманна за 1875 год. В нем он выражает сожаление по поводу того, что «вследствие характера Одессы как морского и торгового города и благодаря текучести его населения» потерял представление о том, кто входит в со­став общины, а кто — нет. Существует большое число лютеран, которые по профессиональным причинам задерживаются в Одессе лишь на короткое время либо находятся здесь не более года. В результате этого «заметно увеличива­ется» количество выполняемых обязанностей — проведение крещений, венчаний, конфирмаций и погребений, а также «канцелярских действий», ведь в старой России пастор должен был выполнять и обязанности чиновника загса. Однако такие единоверцы отнюдь не намере­вались «вступать здесь в подлинное сообщество с Церковью».

В связи с десятилетием вступления Бинеманна на службу в Одессе этой проблемы коснулась и «Одесская газета», высказавшая «всеми уважаемому пастырю душ» наивысшее при­знание и симпатию. По ее словам, члены одесской общины прибывали из всевозможных стран и часто лишь временно находились в го­роде. Сюда следовало добавить и глубокие различия в духовных и политических позициях. «Справиться с таким конгломератом интересов — для обычного человека задача немыслимая. Но пробсту нашей городской протестантской церкви удалось этого добиться!» К удивлению газеты, торжественное собрание общины напо­минало большое и радостное семейное празд­нество.

Многие «заметки на полях» хроники сви­детельствуют о том, как Бинеманн заботился о становлении общины. Так, в 1880 году он ини­циировал создание «Общества Баха»; в том же году по его указанию были образованы две кас­сы страхования жизни, помогавшие бедным семьям провести погребение. В 1882 году он заложил общинную библиотеку, в которой на рубеже веков уже насчитывалось около тысячи томов. А в 1883 году Бинеманн позаботился о том, чтобы старый сборник псалмов времен «выхолащивания сборников псалмов» был переработан.

Наконец, большое значение имело и вве­дение в 1882 году регулярных богослужений для детей — «примером послужили подобные службы в различных районах Германии и в Санкт-Петербурге». Многие дети из общины посещали самые разные городские школы и ни­когда не могли получить там евангелического религиозного обучения, поэтому, когда начи­нались уроки для конфирмандов, они выявля­ли полное незнание евангелической веры. На помощь в этом случае должна была прийти воскресная школа. Бинеманну удалось найти помощника в лице молодого пастора Пауля Мюллера, после чего Мюллер стал проводить службы для детей. В последующие годы число помощников постоянно возрастало. В 1886 году 289 детей посещали богослужения для детей, через три года — в 21 группе — около 450 детей каждое воскресенье. Хроника указывает в этом контексте: «Какое великолепное зрелище, когда в церкви видишь столько детских лиц! И какие возвышенные чувства возникают при виде от­дельных помощников, стоящих со своими небольшими группами и старающихся донести до сердца и разума детей Слово Божие. Здесь закладывается основа для будущего общины».

Посещение церкви также представляется во время Бинеманна более активным, чем прежде. Теперь в церкви было уже несколько священников, а это позволяло наряду с основными службами и службами для детей проводить так­же уроки Библии и вечерние службы и службы во время Великого поста. Вместе с тем, в годо­вом отчете за 1889 год не скрывается тот факт, что «среди посетителей церкви преобладает женская часть общины». Правда, подобное яв­ление наблюдается во всех городских еванге­лических приходах. Однако именно в данное время, «когда борьба за существование приво­дит к появлению столь значительной потогон­ной системы», мужчины в первую очередь нуж­даются «в тихом собрании и тихом часе раз в неделю в доме Господнем».

Интенсивность духовной жизни общины трудно измерить статистическими методами. Вместе с тем, если рассматривать поступление пожертвований как определенное свидетель­ство внутреннего состояния общины, то можно с полным правом говорить об эре Бинеманиа как о времени расцвета одесской общины. Дав­но прошли те времена, когда церковный совет одни долги громоздил на другие, когда пастор был вынужден из своего кармана платить за посадку кустов перед церковью и за учебные материалы для школы. Герборд Бинеманн не только стал известен в Германии и во всей России как талантливый собиратель пожертво­вать в пользу одесской общины, но и получил высокое признание со стороны города за свою работу в приходе.

В частности, начиная с 1868 года, все больше врачей, профессоров, купцов, владельцев типо­графий и фабрикантов стали появляться в числе руководителей прихода св. Павла. Видные представители городского общества — как уже упоминавшийся барон Мас и промышленник Вильгельм Занценбахер — вкладывали свое время и свои деньги на пользу церкви, активно работали в церковном совете. Но не только в этом дело. Эта городская лютеранская элита много делала для благосостояния всей Одессы. Виль­гельм Занценбахер, открывший сначала мыло­варенный завод, затем пивоварню, фабрику по производству соды и наконец современную скотобойню, в 1894 году сделал городу ориги­нальный подарок к 100-летнему юбилею: во дворе своего дома неподалеку от церкви он соо­рудил здание цирка, которое и сегодня ис­пользуется по назначению, будучи одним из старейших стационарных цирковых сооруже­ний в Европе. В старой Одессе не менее хоро­шо были известны приют для бездомных и так называемое «отделение Маса» в городской бога­дельне. Оба заведения были созданы на деньги банкира Мае и его семьи.

Уже Ришелье получил от немца Николая Штиглица сто тысяч рублей «на общее благо города» — самое крупное пожертвование, которое когда-либо было сделано на пользу Одессы. К особой радости церковного совета в последней трети XIX века наблюдался бум пожертвований — это и завещания, и фонды в поддержку самых разных проектов общины. Так, например, «престарелая мать из одной из старейших семей об­щины» в 1871 году после смерти дочери осно­вала «Альбертинский фонд» в пользу сирот­ского дома. Одесское купечество создало «Фонд Коцебу» для оказания содействия школьному образованию. «Немецкий союз помощи» в Одессе в 1880 году передал деньги приюту для мальчиков. В том же году весьма уважаемая семья Фальц-Фейн в связи со смертью Густава Фальц-Фейна основала фонд в пользу церкви св. Павла. Наконец, 1883 год — год Лютера — под­вигнул всю общину создать фонд попечитель­ства о бедных.

Самым крупным благотворителем общины можно считать семейство банкиров Мас. В па­мять о скончавшемся старейшине семьи Эрнсте Масе, которого хроника с почтением от­метила как «превосходного гражданина, укра­шение нашего купечества и наиблагороднейший образец немецкой бюргерской доброде­тели», семьи в 1880 году основала солидный благотворительный фонд. Через десять лет она вновь стала самым большим спонсором боль­ницы. Без чрезвычайно крупных дотаций ба­рона Томаса Маса никогда не удалось бы при­обрести земельный участок, а без щедрого пожертвования его матери не хватило бы денег для строительства операционного зала и общежития на территории больницы. Во вклю­ченном в хронику перечне всех завещаний и фондов во время эпохи Бинеманна содержатся более двадцати фондов в пользу церкви св. Павла, восемь завещаний, поддерживающих попечительство о бедных, двадцать один фонд и завещания в пользу дома престарелых и си­ротского дома, одиннадцать — в пользу приюта для мальчиков и четыре на развитие школьного образования. Список фамилий можно читать как справочник «Кто есть кто?» о городской лютеранской элите конца столетия.

Все сохранившиеся финансовые отчеты так­же свидетельствуют о том, что община в то время отнюдь не была бедной. Так, например, суммы членских взносов и денег, собранных в специальном кошеле для пожертвований в цер­кви, увеличились в три раза — во времена Флетницера они составляли в среднем четыре тыся­чи рублей в год, тогда как в эпоху Бинеманна превысили двенадцать тысяч. В 1868 году — в год вступления Бинеманна в должность — капи­тал церкви св. Павла составлял 2 786 рублей. Через двадцать лет — незадолго до начала строи­тельства больницы — 177 886 рублей.

Город скорбит о своем главном пасторе

Оглядываясь на XIX век, с легкостью можно констатировать, что таким процессом стабили­зации община была обязана неутомимой дея­тельности главного пастора Герб орда Бине­манна. Его смерть в воскресенье, 17 февраля 1891 года стала для общины полной неожиданностью. Еще в предшествующее воскресенье Бинеманн стоял на церковной кафедре, а лежа больным в постели занимался подготовкой венчания в семье Фальц-Фейн. Однако ночью его состояние ухудшилось, воскресным по утром в кругу семьи он причастился и вскоре после обеда умер от воспаления слепой кишки. Брошюра под названием «Дни скорби одесской общины св. Павла» 1891 года наглядно показывает, с каким глубоким пониманием утраты и с какими чувствами община и весь город проща­лись с этим выдающимся человеком.

Траурные церемонии продолжались — как это соответствовало обычаям того времени — в течение нескольких дней. Во время богослуже­ния в церкви, за которым тысячи людей были вынуждены следить, находясь снаружи, были провозглашены три длинные проповеди — их произнесли собратья пастора Густав Шомбург и Густав Беккер, а также пастор Рудольф Фальтин из Кишинева, который в том же году стал пре­емником Бинеманна в сане главного пастора Первого Южнорусского округа. На кладбище, к которому длинная траурная процессия с фа­кельщиками прошла через весь город, высту­пили пастор Юлиус Петерс из Кёститца, пред­ставлявший приходы в Бессарабии, и пастор Вильгельм Бекк из колонии Фройденталь. По­скольку многим людям не удалось попасть в церковь, в следующее воскресенье в первой и второй половине дня были проведены повтор­ные траурные богослужения. С проповедями вновь выступили главный пастор Фальтин и па­стор Даниэль Штайнванд из колонии Вормс (в 1908 году он стал главным пастором в Одессе).

Протестантская проповедническая культура XIX века — прежде всего в траурных проповедях — все еще определялась специальными законо­мерностями. Так, в частности, жизнь усопшего достаивалась очень подробного изложения, и такое посмертное чествование должно было успокоить скорбящих близких. Искусство про­поведника проявлялось в том, насколько ему удавалось связать с таким посмертным чество­ванием реформатское понимание оправдания человека не на основе его деяний, а верой в Иисуса Христа. Важно было и то, удавалось ли проповеднику обращенные в прошлое взгляды скорбящих устремить к будущему Господа Бога и его небесного царства.

С этой точки зрения большого внимания за­служивают многочисленные траурные выступ­ления, произнесенные во время прощания с «пастором — пробстом, т. е. старшим пастором», как Бинеманна с любовью называли на юге России. Конечно, в них подробно отдавалась дань уважения его работе по созданию или развитию социальных учреждений. Один из проповедников, например, своей взволнованной речью призвал сирот и обитателей дома престарелых подойти к гробу и поблагодарить своего благодетеля. Пастор Шомбург превозносил своего коллегу, который, как ни один другой пастор на юге России, умел «подвигать сердца и объединять руки в любовной евангелической работе». Другой проповедник еще раз предста­вил скорбящему сообществу образ его пастыря: «Энергия в союзе с горячим, по-человечески сочувствующим, сострадательным сердцем, — в этом состояли черты, которые позволили ему сразу же завоевать сердца». Еще один проповед­ник напомнил о том, что во времена холеры этот пастор смело посещал больных и умира­ющих в их домах. Все эти слова соответство­вали предписанным правилам, но с объектив­ной точки зрения они не были фальшивыми. Ведь община знала, кем для нее был Герборд Бинеманн. И в тот час об этом нужно было вы­разительно сказать.

Вместе с тем, проповедникам все время уда­валось выходить за предписанные рамки. К примеру, один из них заявил, что Бинеманн «не был сторонником благочестивых фраз, а был сторонником деяний во имя веры», однако сра­зу же добавил, что эти деяния «совершались только ради чести и вознаграждения Господа»: «На земле Господь хочет возложить честь на своих сторонников и благодаря им, а именно благодаря милости Святого Духа и его влиянию на их веру и любовь, жизнь и деяния. Мы, люте­ране, верим в то, что обретаем блаженство не вследствие своих деяний, а только из милости ради Христа. Но упокоившийся пастырь и об­щина засвидетельствовали, что евангелическая вера не есть мертвая вера. Их учреждения яв­ляются убедительным доказательством силы веры».

На удивление откровенно пастор Штайнванд высказался по поводу характера умершею коллеги. В частности, он упомянул, что Бине­манн отличался «стремительной, бурной при­родой» и порою был «способен заметно вспы­лить», даже иногда причинить боль людям. Всю жизнь ему пришлось обуздывать эту свою «бурную природу». Ведь он не был «подлизой и человеком, действующим тихой сапой». Он никогда не спрашивал, понравится ли это тому или другому, либо не удастся ли ему получить где-нибудь поддержку: «Он не спрашивал: что скажут люди? Он спрашивал: что скажет мне мой Бог?» Здесь Штайнванд описывает Герборда Бинеманна как «рыцаря без страха и упрека», для которого истина была превыше всего.

А многие его проповеди, по словам Штайнванда, «обрушивались на общину подобно гро­му с горы Синай». Он не был похож на совре­менных шарлатанов, которые накладывали плас­тыри на гноящиеся раны, не очистив их с тща­нием предварительно, а это ведь всегда больно. Поэтому неудивительно: «Редко случалось, что­бы на человека при его жизни больше клеветали, чтобы его больше поносили или очерняли, чем его». Об этом в хронике ничего не сказано. Таким образом, за грандиозными свершениями в Одес­се обнаруживается энергичный человек, кото­рый, преследуя свои цели, приобретал не только друзей.

Через все выступления красной нитью проходит мысль о человеколюбии этой личнос­ти. Герборд Бинеманн со всей очевидностью ни­когда не жалел сил, чтобы самому простому и бедному человеку, искавшему его близости, подарить внимание, поддержку и помощь. Иначе невозможно объяснить, почему сотни людей толпились вокруг его гроба и, обливаясь слезами, часами продолжали стоять у открытой могилы. Для многих членов общины он стано­вился отцом в совершенно личных кризисных ситуациях. По этой причине, как представ­ляется, некоторые члены церковного совета иногда посмеивались над социальным и школьным менеджером. Однако — как говорил Штайнванд, — пусть даже его десять раз обманули и двадцать раз надули, «его верное сердце всегда оставалось открытым, а его рука всегда была готова помочь». Сколько спокой­ствия и любви звучит в лозунге Бинеманна, который цитировали у его могилы: «И если они и не достойны, то они нуждаются!»

В траурной службе приняли участие губернатор и городской голова, а также многочисленные духовные лица из других Церквей. Внезапная смерть пастора прихода св. Павла стала в Одессе событием общественной жизни. Примечательно, что русскоязычная, городская газета «Одесский листок» отозвалась на смерть немецкого главного пастора церкви св. Павла; при этом его без всяких сомнений доверительно назвали, по имени и отчеству. В газете говорилось: «С появлением Герборда Густавовича в Одессе началась новая эра в жизни лютеранской общи­ны, новое течение проложило себе путь. Всеми силами своей любящей души Бинеманн стре­мился к цели, которая с тех пор сделалась зада­чей его жизни, — к повышению материального и религиозно-морального уровня доверенной ему общины. Со времени его приезда денежные средства прихода чрезвычайно выросли. Но это было связано только с целью частично осно­вать, частично преобразовать различные соци­альные учреждения. Так что вся жизнь Бинеманна является наилучшим доказательством того, чего может достигнуть человек, если он приникнут любовью к ближнему. Покойный был инициатором создания всех благотвори­тельных учреждений лютеранской общины. Он был душою общества нашего города».

На рубеже XIX и XX веков в Одессе проживали около десяти тысяч немцев, и почти все они входили в состав общины лютеранской церкви св. Павла. Эта община содержала широко разветвленную систему школьного образования, а в своих «милосердных учреждениях» проводи­ла многообразную диаконическую работу. Ее средоточием был «Лютеранский двор» поблизости от центра города, где вокруг храма Божьего группировались многочисленные здания прихо­да. Через сто лет после прибытия первых посе­ленцев немцы полностью интегрировались в жизнь черноморского города, в развитии которо­го приняли активное участие. Будучи меньшин­ством, они до конца царской эпохи пользовались большим уважением в многонациональном го­роде. Слова Христа: «Не бойся, малое стадо!» в этой общине оправдались. Поэтому Одесса явля­ется примером того, что евангелическая вера готова и способна принимать вызов времени даже в тяжелейших условиях в диаспоре.

Клаус-Юрген Рёпке

Мюнхен